Модная тенденция последнего времени: даже люди с высшим, порой даже филологическим, образованием избегают употребления слова «последний», предпочитая вместо него «крайний». То «мозырская «Славия» сыграла вничью в крайнем матче», то некий путешественник обещает рассказать «о своих крайних поездках», то ведущий развлекательного мероприятия напомнит, что «с момента нашей крайней встречи прошло совсем мало времени». Кстати, как на этом языке выглядит слово «предпоследний»? «Предкрайний»?
Самое интересное, что проблема не такая уж и новая. В детстве зачитал до дыр книгу Бориса Тимофеева «Правильно ли мы говорим?», в которой автор возмущался «всего лишь» вопросом к очереди «Кто крайний?», доказывая, что «последний» – это всего лишь тот, кто «идет по следу» без всяких мрачных подтекстов. При этом нередко было принято подводить под «крайний» некую «идейную» базу: «Слышать «последний» обидно, «последних» нет!». По мнению Бориса Тимофеева, слово «крайний» вместо «последний» – «просто плод недомыслия, упрямства и нелепой «обидчивости»». Вот только дело в том, что за прошедшие полвека ситуация стала еще абсурднее.
Моя армейская служба проходила на одном из аэродромов, и там летчики как раз предпочитали говорить «крайний», чем «последний». Но в этом случае ситуация объяснима: люди, вообще-то, рискуют жизнью, как и подводники, шахтеры, у которых тоже все «крайнее» – всего лишь профессиональное суеверие, не более. Но к чему на ровном месте нагоняют драматизм иные журналисты, путешественники по Среднерусской возвышенности, диджеи и прочие товарищи, чей риск внезапно расстаться с жизнью стремится (слава Богу, конечно) к статистической погрешности? Кстати, у летчиков еще принято говорить «полста» вместо «пятьдесят», потому что в потоке информации часто сложно отличить «пятьдесят», «шестьдесят», «семьдесят» между собой.
Также благодаря афганской войне мы все понимаем, что значат эвфемизмы «двухсотый» и «трехсотый». Но если подобными терминами начнут описывать последствия ДТП или пожара, то это будет явно неуместное манерничанье.
По другой версии, на мой взгляд, весьма правдоподобной, все эти «крайности» пожаловали от «сиделых», у которых «сесть» – получить срок, «последний» – действительно последний. Однако тогда становится еще более непонятно, почему речь уголовников вдруг стала примером для подражания для интеллигенции, зачастую считающей своим долгом духовно направлять серые народные массы.
Давно уже ни от кого не слышал, но когда-то было популярно начинать вопрос со слова «где» вместо «куда»: «Где вы идете?». Дескать, не «закудыкивай» дорогу. Пел же Ленский: «Куда, куда, куда вы удалились?» Вот его и убили…
Хочется напомнить: суеверие – это вера всуе, то есть напрасная вера.
В шестой серии фильма «Семнадцать мгновений весны» наш Максим Максимыч Исаев в очередной раз ловко выкрутился, притворившись, что его у Рольфа интересует не попавший в руки гестапо передатчик радистки Кэт, а шведское снотворное с последующим пояснением от «голоса за кадром», которое давайте на минуту представим в современной редакции: «Запоминается крайняя фраза – это Штирлиц вывел для себя словно математическое доказательство».
Еще никогда Штирлиц не был так близок к провалу… Если бы вообще дотянул до финальной серии.
