День да ночь – сутки прочь. Мелькают, удаляясь на недостижимые расстояния, мгновения жизни нашей, словно огоньки станции в ночи за окошком вагона скорого поезда. Еще одна, еще одна, еще одна… Проехали и не остановились. Была эта станция в пути да исчезла. Ни в памяти ей места нет, ни в сердце. Истина проста: все забывается, все забывается, кроме горя, любви и добра…
Столько лет прошло, а забыть не могу. Случай этот со мной произошел много лет назад в г. Гомеле. Однажды, в ожидании машины для прохождения консультации врача в другой больнице, я коротала минуты в тоске и печали в пустом приемном отделении кардиологического центра. Ко мне подсела элегантно одетая женщина, весь вид которой свидетельствовал о ее самодостаточности и высокой внутренней организованности. Каким-то седьмым чувством она поняла, что мне очень одиноко и душевно неспокойно. «Быть может, я чем-нибудь вам смогу помочь?» – вопрос был неожиданным, и я с удивлением посмотрела на нее. – Любая ваша просьба для меня в тяжесть не будет, – настаивала на своем прекрасная незнакомка. – Мне показалось, что ваша душа находится в томлении…»
От этих слов, идущих из глубин сердца, я вмиг согрелась. Согрелась, как от ярких солнечных лучей. И моя скукоженная душа разжалась. И хотя мы были знакомы всего лишь мгновение, сердце мое забилось равнее, легче, и я стала дышать спокойно, на полную грудь: какой магической силой, какой притягательной силой, какой незабвенной силой обладает доброта!
Я попросила эту милую незнакомку сделать мне нехитрые, несложные покупки и протянула деньги. Она отказалась их взять. «Принесу заказ – тогда и отдадите», – только и сказала.
Я возвратилась на место спустя несколько часов. В палате на столике лежал мой заказ, а сверху на нем – записка. В ней было лишь два слова: «Выздоравливайте! Найдемся!». И тут я вспомнила, что не знаю о доброй городской фее буквально ничего: ни имени, ни телефона, ни адреса. А я ведь так и не отдала ей деньги за покупки. А где отыскать мою прекрасную незнакомку в 600-тысячном Гомеле? Как сказать, что встреча с нею – и это, несомненно, заставила меня встряхнуться, застыдиться собственной минутной слабости? Она ведь была, эта слабость, коль благородное сердце этой красивой женщины дрогнуло от участия к человеку, вглядывающегося душой в рану свою?
Бывая в областном центре в командировке на протяжении многих уже лет, я по-прежнему утешаю себя надеждой: а вдруг в сонме человеческих лиц встречу ту прекрасную гомельчанку, столько много сделавшей когда-то вмиг для души уставшей моей? Быть может, она каким-то чудом прочтет эти строчки и вспомнит о нашей встрече в пустом приемном отделении кардиологического центра? Да, все так: что там за памятью нашей скрывается? Сердцу напомнить пора: все забывается, все забывается, кроме горя, любви и добра…
Я беру в руки снова и снова томик Николая Заболоцкого. В который раз цитирую знакомые до коликов в горле строчки: «Чужая радость так же, как своя, томит ее и вон из сердца рвется…» Для мозырянки Татьяны Анатольевны Шкурко, а нынче она живет в Италии, но ежегодно летом приезжает домой, дилеммы – с каким сердцем в мир входить ежедневно – опустошенным ли, бедным ли, а потому и злым, иль с тем, что начинает само задыхаться от боли чужой, что вторит набатом в тот миг, в тот час, когда кому-то от капельки доброты облегченно вздохнулось, – не существует… Когда от раны боль остра, пусть день там или ночь, добро идет, спешит добро тогда тебе помочь. Омоет рану, ободрит, пошутит над тобой… И… словно рана не болит, и жажда – снова в бой! Так случилось прошлым летом, что Татьяна Анатольевна находилась на лечении в городской больнице. Случайно заглянув в соседнюю палату, она увидела одинокую худенькую старушку. И сами собой сорвались с губ слова: «Бабушка, может вам чем-нибудь помочь?» Так Татьяна Анатольевна Шкурко стала для одинокой старенькой женщины из Лельчицкого района всем на свете: человек человеку Бог, коль знает долг. Ну и что, если всего лишь на две недели: все забывается, все забывается, кроме горя, любви и добра… Татьяна Анатольевна помогала старушке самым бесценным, что может человек, – вниманием. Подаст водички испить, из буфета принесет булочку, сырок, молочко и свято солжет: «Меня угостили, а я с вами поделюсь…» Или добрую семейную историю расскажет. Например, о том, что кто-то, зная ее, Татьянину сердобольную душу, подбросил под двери квартиры, в которой она живет, еще слепых котят. Татьяна их из пипетки молочком поила: ну не выбрасывать их же на улицу! Как не пожалеть беззащитное существо? Котята выросли и стали радовать добрую хозяйку своей беззаботной жизнью. Или о том поведает она старенькой женщине, заглянув в ее палату, как от весны до поздней осени все жители ее подъезда любуются цветочным морем… «Так это ты сама, что ль, цветами двор украсила?» – поинтересовалась бабушка. Татьяна в ответ кивнула головой. «Но в доме же столько много людей живет, что же ты одна за всех стараешься?» – не понимала старушка. «Просто нравится», – отвечает ей Татьяна.
Только вслушайтесь: нравится! Нравится, когда вспыхивает свет в других, погасших было уже глазах, когда оттаивает чья-то замерзшая душа, согретым добрым теплом людским, когда в тысячу солнц засверкает вновь обретенная радость, когда спасется слабый, когда затянется чужая рана, когда глоток свежей воды оживит потрескавшиеся от жажды губы… Это же какой феномен: отдавая, богатеть! Мерой этой величины – добротою – всегда измерялся человек. Все две тысячи лет – от Anno Domini. Как говорили древние, себе хорошо делает тот, кто делает хорошо другому. А в небольшой деревушке, что в Лельчицком районе, одинокая старенькая женщина каждое утро подходит к иконе и благодарит Господа за хлеб и за воду. За скорбь и за радость. И за встречу с Татьяной из Мозыря. И просит Господа ниспослать ей здоровья и дать долгий жизненный век. Потому что все забывается, все забывается, кроме горя, любви и добра…
Огромная, как Вселенная, беда, конца и края нет ей, пришло в дом молодой мозырянки. Трагический случай – автокатастрофа – забрал у нее самое дорогое, самое бесценное, что с таким трудом однажды, видимо, внемля ее горючим беспрестанным молитвам, подарил Господь: единственного сына. Могу ли я найти какие-то слова ей в утешение? Я знаю: таких слов на земле нет. И еще я знаю: утешения она не обретет до дней своих последних… И все же, как бы тяжек наш жизненный крест ни был, найдем в себе силы жить дальше. Даже с неутихающей болью в груди. Но скажем так перед светлым ликом Христа: на все святая воля Твоя! И поэтому дай мне силы перенести горе и научи меня верить, надеяться, терпеть, прощать, благодарить и любить! Когда мы встречаемся, я произношу всегда одни и те же два слова: «Надо жить». И она понимает, о чем я. А еще я говорю известные ей строчки из молитвы Оптинских старцев. Вот они: «Господи, дай мне силу перенести утомление наступающего дня и все события в течение дня». Все забывается, все забывается, кроме горя, любви и добра…
Для каждого из нас прожитое – это свое испытание, своя мера горя и счастья, потерь и находок. Но если даже в спину дует холодный ветер, если уходят близкие за тот бескрайний горизонт, куда живым не заглянуть, найдем в себе силы не очертить себя кругом забвения от жизни. Оставим все доброе в памяти: поступки, слова, лица… Это все и многое другое – наши признания в любви. Той самой любви, которой держатся добрые люди и которую воспел в великой молитве один афонский монах: «Испытай над собою: один день проси у Бога любви к брату, а другой – живи без любви, и тогда увидишь разницу. Духовные плоды любви ясны: мир и радость в душе, ибо все будут тебе родные и милые. Но за один косой взгляд теряется благодать: Любовь Божия…» Да, река жизни стремительна и многоводна. И все в ней переплетено: и радости, и беды, и взлеты, и падения. Так возьмем же в каждый свой день, подаренный нам Богом, то, что всегда останется в памяти, свой спасательный круг – любовь и добро. Это – Иосиф Бродский: «Бумагу и огонь, зерно и жернова, секиры острие и усеченный волос – Бог оставляет все, особенно слова прощенья и любви, как собственный свой голос…»
Лариса КУЗЬМИНА